Читать книгу - "Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан"

вскрыл твердую мозговую оболочку и подрезал мозжечковые миндалины, чтобы освободить место для спинного мозга и мозгового ствола. Этот участок называется мозжечковыми миндалинами, и, если вы не акула или ее близкий родственник, они вам особо и не нужны[64] – подобно миндалинам в горле. Я надеялся, что эффект от операции будет заметен сразу же, так как теперь спинномозговая жидкость за счет снижения давления могла беспрепятственно поступать в спинной мозг.

Большинству детей после данной процедуры – декомпрессии большого затылочного отверстия – сильно нездоровится. Первые семь дней наблюдается тошнота и рвота, их укачивает, им больно. Порой организму требуется почти полгода, чтобы вернуться к состоянию, которое было до операции. В этот раз уже на следующий день после операции я с удивлением обнаружил, что наша маленькая пациентка не просто очнулась, а была такой же улыбчивой, как и всегда.

– Вы сделали это, доктор Джей? – спросила Клэр, не успел я и рта открыть. – Сработало?

– Мы сделали то, что собирались, – ответил я. – Будем надеяться, что все сработало.

– А когда это будет известно? – уточнила мама девочки.

– Сложно сказать. Уверен, мы справились с текущей проблемой, так что хуже Клэр стать не должно. Тем не менее ей потребуется время, чтобы восстановиться после самой операции, а на это могут потребоваться недели или даже месяцы. Вы поймете все раньше меня.

Я очень надеялся, что Клэр пойдет на поправку. Результата не стоило ждать ни в тот день, ни на следующий, ни даже спустя месяц, однако я рассчитывал, что в итоге функции ее организма частично или полностью вернутся. Мы отправили девочку домой поправляться после операции – при этом она, пускай и пошатываясь, шла самостоятельно. Вопрос оставался в том, удастся ли Клэр оправиться от разрушительных последствий, вызванных самой мальформацией Киари?

Теперь, три месяца спустя, мне предстояло это выяснить.

– Клэр? – повторил я.

Уже собираясь было вернуться в свой кабинет и решив, что пациентка по какой-то причине не пришла на прием, я замечаю в дальнем углу приемной непонятное движение. Кто-то на костылях впопыхах пытается встать на ноги. Человеку явно не хватает силы рук, чтобы удержаться. Я подхожу помочь, как вдруг до меня доходит. Это она. Это Клэр. Что с ней случилось?

Вся семья, как всегда, само очарование. Родители девочки не меньше меня недоумевают, почему ее состояние продолжило ухудшаться. Обычно во время приема я больше разговариваю и узнаю, чем что-то «делаю», но в этот раз я отчаянно хочу во всем разобраться.

– Ты не возражаешь, чтобы мы сделали новые снимки, Клэр? – спрашиваю я. – Вполне возможно, что я не полностью освободил сдавленный участок в ходе предыдущей операции либо после заживления снова произошла компрессия спинного мозга.

Это были два возможных объяснения наблюдаемой проблемы. Таким образом, я назначил пациентке срочную томографию и записал на прием в ближайшее время.

Хотелось бы мне, чтобы от этого был толк, но его не было. На снимке все выглядело именно так, как мы и рассчитывали, – вокруг мозга было предостаточно свободного места. Почему же девочке тогда стало хуже? Очередная, проведенная как по учебнику операция с необъяснимым результатом. В течение минуты я сижу, сложив руки «шалашом». Я думаю. Все думаю и думаю.

– Могу лишь предложить, – в итоге говорю я, – попробовать еще раз.

Все трое – мама, папа и Клэр – хватаются за эту идею. Как бы оптимистично они ни были настроены, думаю, они надеются на «быстрое решение». Мне приходится сразу же унять их пыл.

– Суть в том, что мы провели хорошую операцию, которая должна была стабилизировать твое состояние. Этого не произошло. На снимках все выглядит хорошо, хотя, возможно, в основании черепа есть что-то, что не видно на снимках, – какие-нибудь лишние кусочки рубцовой ткани, слишком тонкие, чтобы отобразиться на томограмме. Я бы хотел попробовать их найти, но ты должна осознавать сопутствующие риски.

Я их перечисляю: повреждение спинного мозга, повреждение ствола мозга, повреждение головного мозга, заражение менингитом или другим серьезным заболеванием.

Отец пожимает плечами:

– У парацетамола возможные побочные эффекты и того хуже.

На моем лице появляется сочувствующая улыбка. Он, может, и прав, но при повторной операции риски, как правило, возрастают, так как мы уже не сможем ориентироваться по привычным анатомическим маркерам.

– Как бы вы поступили, если бы на моем месте была ваша дочь, доктор Джей? – спрашивает Клэр.

Я думаю о своих трех дочерях, сидящих дома.

– Знаете что? Я бы на это пошел. Да, я не знаю, что ищу. И все же мы не узнаем, пока не попробуем. В любом случае альтернативы я не вижу – если твое состояние, Клэр, продолжит ухудшаться, все может закончиться параличом.

Итак, мы проводим операцию. Как и ожидалось, она оказывается сложнее первой. Я хотел убедиться, что на спинной мозг ничего не давит, что на пути у спинномозговой жидкости нет никаких препятствий, что движению черепа и позвоночника ничего не мешает и они не задевают никаких важных нервов. Никаких проблем, впрочем, мне обнаружить не удалось. Совершенно ничего.

Мне оставалось лишь повторить свои действия во время первой операции и «обновить» сделанные тогда разрезы в надежде, что нам повезет. Ничего, кроме как рассчитывать на удачу, нам не оставалось.

И снова я поразился тому, как быстро после операции оживилась Клэр. Ее глаза сразу же жизнерадостно засверкали. Если кто и заслуживал чуда, так это она.

И снова мне пришлось сообщить родителям, что нам остается лишь ждать.

– Как долго? – спрашивает мама.

– Скажем, три месяца, – отвечаю я. – Я очень надеюсь, что к тому времени мы увидим улучшения.

И я оказался прав…

– Клэр? Клэр Беннетт?

Наступил момент истины. С того дня, как я повторно прооперировал маленькую девочку с мальформацией Киари и осложнениями после ДЦП, прошло уже почти четыре месяца. Не скажу, что я думал о ней каждый день – это попросту невозможно с учетом того, сколько людей проходит через меня каждую неделю, однако Клэр никогда не покидала мои мысли. Больше всего на свете мне хотелось узнать, как у нее дела.

Я окидываю взглядом приемную: на этот раз здесь не так много людей. Клэр – первый пациент в списке. Я всматриваюсь в лица тех, кто сидит ближе всего. Я прислушиваюсь, не раздастся ли стук резиновых наконечников костылей о сверкающий больничный пол. Я не слышу ничего и на секунду успеваю обрадоваться. Если бы Клэр пришла на прием без костылей, я был бы вне себя от счастья.

Она действительно без них. Так почему же я так и не улыбнулся?

Двойные двери